Неточные совпадения
На этот призыв выходит из толпы парень и с разбега бросается
в пламя.
Проходит одна томительная минута, другая. Обрушиваются балки одна за другой, трещит потолок. Наконец парень показывается среди облаков дыма;
шапка и полушубок на нем затлелись,
в руках ничего нет. Слышится вопль:"Матренка! Матренка! где ты?" — потом следуют утешения, сопровождаемые предположениями, что, вероятно, Матренка с испуга убежала на огород…
Он
прошел вдоль почти занятых уже столов, оглядывая гостей. То там, то сям попадались ему самые разнообразные, и старые и молодые, и едва знакомые и близкие люди. Ни одного не было сердитого и озабоченного лица. Все, казалось, оставили
в швейцарской с
шапками свои тревоги и заботы и собирались неторопливо пользоваться материальными благами жизни. Тут был и Свияжский, и Щербацкий, и Неведовский, и старый князь, и Вронский, и Сергей Иваныч.
— Нешто вышел
в сени, а то всё тут
ходил. Этот самый, — сказал сторож, указывая на сильно сложенного широкоплечего человека с курчавою бородой, который, не снимая бараньей
шапки, быстро и легко взбегал наверх по стертым ступенькам каменной лестницы. Один из сходивших вниз с портфелем худощавый чиновник, приостановившись, неодобрительно посмотрел на ноги бегущего и потом вопросительно взглянул на Облонского.
Не шевельнул он ни глазом, ни бровью во все время класса, как ни щипали его сзади; как только раздавался звонок, он бросался опрометью и подавал учителю прежде всех треух (учитель
ходил в треухе); подавши треух, он выходил первый из класса и старался ему попасться раза три на дороге, беспрестанно снимая
шапку.
Пред вечерним чаем Безбедов
сходил на реку, выкупался и, сидя за столом с мокрыми волосами, точно
в измятой старой
шапке, кашляя, потея, вытирая лицо чайной салфеткой, бормотал...
Вечером эти сомнения приняли характер вполне реальный, характер обидного, незаслуженного удара. Сидя за столом, Самгин составлял план повести о деле Марины, когда пришел Дронов, сбросил пальто на руки длинной Фелицаты, быстро
прошел в столовую, забыв снять
шапку, прислонился спиной к изразцам печки и спросил, угрюмо покашливая...
Это им постороннее; они не
в своей
шапке ходят.
На юге,
в Китае, я видел, носят еще зимние маленькие шапочки, а летом немногие
ходят в остроконечных малайских соломенных
шапках, похожих на крышку от суповой миски, а здесь ни одного японца не видно с покрытой головой.
В Киренске я запасся только хлебом к чаю и уехал. Тут уж я помчался быстро. Чем ближе к Иркутску, тем ямщики и кони натуральнее. Только подъезжаешь к станции, ямщики ведут уже лошадей, здоровых, сильных и дюжих на вид. Ямщики позажиточнее здесь,
ходят в дохах из собачьей шерсти,
в щегольских
шапках. Тут ехал приискатель с семейством,
в двух экипажах, да я — и всем доставало лошадей. На станциях уже не с боязнью, а с интересом спрашивали: бегут ли за нами еще подводы?
Этот человек
ходил и зиму и лето
в желтоватом нанковом кафтане немецкого покроя, но подпоясывался кушаком; носил синие шаровары и
шапку со смушками, подаренную ему,
в веселый час, разорившимся помещиком.
Несчастные куры, как теперь помню, две крапчатые и одна белая с хохлом, преспокойно продолжали
ходить под яблонями, изредка выражая свои чувства продолжительным крехтаньем, как вдруг Юшка, без
шапки, с палкой
в руке, и трое других совершеннолетних дворовых, все вместе дружно ринулись на них.
Я после и прежде встречал
в жизни много мистиков
в разных родах, от Виберга и последователей Товянского, принимавших Наполеона за военное воплощение бога и снимавших
шапку,
проходя мимо Вандомской колонны, до забытого теперь «Мапа», который сам мне рассказывал свое свидание с богом, случившееся на шоссе между Монморанси и Парижем.
В самом деле, едва только поднялась метель и ветер стал резать прямо
в глаза, как Чуб уже изъявил раскаяние и, нахлобучивая глубже на голову капелюхи, [Капелюха —
шапка с наушниками.] угощал побранками себя, черта и кума. Впрочем, эта досада была притворная. Чуб очень рад был поднявшейся метели. До дьяка еще оставалось
в восемь раз больше того расстояния, которое они
прошли. Путешественники поворотили назад. Ветер дул
в затылок; но сквозь метущий снег ничего не было видно.
Через несколько дней, действительно, по улицам
прошел отряд странных всадников на маленьких лошадках,
в остроконечных
шапках с бараньей мохнатой оторочкой.
Брат выбежал
в шапке, и вскоре вся его компания
прошла по двору. Они шли куда-то, вероятно, надолго. Я кинулся опять
в комнату и схватил книгу.
Писарь сделал Вахрушке выразительный знак, и неизвестный человек исчез
в дверях волости. Мужики все время стояли без
шапок, даже когда дроги исчезли, подняв облако пыли. Они постояли еще несколько времени, погалдели и разбрелись по домам, благо уже солнце закатилось и с реки потянуло сыростью. Кое-где
в избах мелькали огоньки. С ревом и блеяньем
прошло стадо, возвращавшееся с поля. Трудовой крестьянский день кончался.
Ходят они по-персидски,
в высоких мерлушковых
шапках, лбы наружу.
В шесть часов были
в самом узком месте пролива, между мысами Погоби и Лазарева, и очень близко видели оба берега,
в восемь
проходили мимо
Шапки Невельского — так называется гора с бугром на вершине, похожим на
шапку.
Мы
в шапках ходим около нар, а арестанты стоят руки по швам и молча глядят на нас.
Старуха
сходила в заднюю избу проститься «с девками», а потом надела
шапку и стала прощаться.
Он издали узнал высокую сгорбленную фигуру Зыкова, который
ходил около разведенного огонька. Старик был без
шапки,
в одном полушубке, запачканном желтой приисковой глиной. Окладистая седая борода покрывала всю грудь. Завидев подходившего Кишкина, старик сморщил свой громадный лоб. Над огнем
в железном котелке у него варился картофель. Крохотная закопченная дымом дверь землянки была приотворена, чтобы проветрить эту кротовую нору.
Каленая гора
в виду зеленой мохнатой
шапкой стоит, а от нее
прошел лесистый увал до самой Меледы, где
в нее пала Мутяшка.
Встреча произошла рано утром, когда Родион Потапыч находился на дне шахты. Сверху ему подали сигнал. Старик понял, зачем его вызывают
в неурочное время. Оников расхаживал по корпусу и с небрежным видом выслушивал какие-то объяснения подштейгера, ходившего за ним без
шапки. Родион Потапыч не торопясь вылез из западни, снял
шапку и остановился. Оников мельком взглянул на него, повернулся и
прошел в его сторожку.
Долго стоял Коваль на мосту, провожая глазами уходивший обоз. Ему было обидно, что сват Тит уехал и ни разу не обернулся назад. Вот тебе и сват!.. Но Титу было не до вероломного свата, — старик не мог отвязаться от мысли о дураке Терешке, который все дело испортил. И откуда он взялся, подумаешь: точно из земли вырос… Идет впереди обоза без
шапки, как
ходил перед покойниками.
В душе Тита этот пустой случай вызвал первую тень сомнения: уж ладно ли они выехали?
За полночь уже, с
шапкою в руке, дьякон,
проходя мимо фортепьяно, не вытерпел, еще присел и запел, сам себе аккомпанируя...
Шли тихим, солидным шагом пожилые монахини
в таких
шапках и таких же вуалях, как носила мать Агния и мать Манефа;
прошли три еще более суровые фигуры
в длинных мантиях, далеко волокшихся сзади длинными шлейфами; шли так же чинно и потупив глаза
в землю молодые послушницы
в черных остроконечных шапочках.
Затем они каждый почти праздник стали отправляться: Николай Силыч —
в болотных сапогах,
в чекмене и
в черкесской
шапке, нарочно для охоты купленной, а Павел —
в своей безобразной гимназической шинели, подпоясанной кушаком, и
в Ванькиных сапогах. Места, куда они
ходили, были подгородные, следовательно, с совершенно почти выстрелянною дичью; а потому кровавых жертв охотники с собой приносили немного, но зато разговоров между ними происходило большое количество.
Мутный свет прямо падал на лицо этого человека, и Ромашов узнал левофлангового солдата своей полуроты — Хлебникова. Он шел с обнаженной головой, держа
шапку в руке, со взглядом, безжизненно устремленным вперед. Казалось, он двигался под влиянием какой-то чужой, внутренней, таинственной силы. Он
прошел так близко около офицера, что почти коснулся его полой своей шинели.
В зрачках его глаз яркими, острыми точками отражался лунный свет.
Серый человек пересек рельсы и вошел
в тень. Теперь стало совсем ясно видно, что это солдат. Он медленно и неуклюже взбирался наверх, скрывшись на некоторое время из поля зрения Ромашова. Но
прошло две-три минуты, и снизу начала медленно подыматься круглая стриженая голова без
шапки.
Раз весною он всю ночь не спал, тосковал, хотелось ему выпить. Дома нечего захватить было. Надел
шапку и вышел.
Прошел по улице, дошел до попов. У дьячка борона наружу стоит прислонена к плетню. Прокофий подошел, вскинул борону на спину и понес к Петровне
в корчму, «Авось, даст бутылочку». Не успел он отойти, как дьячок вышел на крыльцо. Уж совсем светло, — видит, Прокофий несет его борону.
Румянцев до невероятности подделывался к новому начальнику. Он бегал каждое воскресенье поздравлять его с праздником, кланялся ему всегда
в пояс, когда тот приходил
в класс, и, наконец, будто бы даже, как заметили некоторые школьники,
проходил мимо смотрительской квартиры без
шапки. Но все эти искания не достигали желаемой цели: Калинович оставался с ним сух и неприветлив.
От университета
прошел он
в Кремль, миновал, сняв
шапку, Спасские ворота, взглянул на живописно расположенное Замоскворечье, посмотрел на Ивана Великого, который как будто бы побелел.
Этот странный Дрозд, то мгновенно вспыльчивый, то вдруг умно и великодушно заботливый, однажды чрезвычайно удивил и умилил Александрова.
Проходя вдоль лагеря, он увидел его лежащим, распластав широко ноги и руки,
в тени большой березы и остановился над ним. Александров с привычной ловкостью и быстротой вскочил, встряхнул
шапку и сделал под козырек.
Приказав положить старушку на паперти, он воротился
в церковь дослушивать панихиду, а станичники с Серебряным, снявши
шапки и крестясь,
прошли мимо церковных врат, и слышно им было, как
в церкви торжественно и протяжно раздавалось: «Со святыми упокой!»
Добравшись до самолета-ковра и невидимки-шапки, непривычный ни к каким умственным ухищрениям Ахилла словно освободился от непосильной ноши, вздохнул и сам полетел на ковре; он
прошел, никем не видимый,
в сапогах и
в шапке к одному и к другому из важных лиц, к которым без этих сапог
пройти не надеялся, и того и другого толкнул слегка сонного
в ребра и начал им говорить: «Не обижайте попа Савелия, а то после сами станете тужить, да не воротите».
Пахали землю,
ходили в белых и серых свитах, с синими или красными поясами, штаны носили широкие,
шапки бараньи.
Второе поразившее его обстоятельство было такого рода. Шел по базару полицейский унтер-офицер (даже не квартальный), — и все перед ним расступались, снимали
шапки. Вскоре, вслед за унтер-офицером,
прошел по тому же базару так называемый ябедник с томом законов под мышкой — и никто перед ним даже пальцем не пошевелил. Стало быть, и
в законе нет того особливого вещества, которое заставляет держать руки по швам, ибо если б это вещество было, то оно, конечно, дало бы почувствовать себя и под мышкой у ябедника.
Когда въехал он
в крепость, начали звонить
в колокола; народ снял
шапки, и когда самозванец стал
сходить с лошади, при помощи двух из его казаков, подхвативших его под руки, тогда все пали ниц.
Они оказывали ему наружное почтение, при народе
ходили за ним без
шапок и били ему челом; но наедине обходились с ним как с товарищем и вместе пьянствовали, сидя при нем
в шапках и
в одних рубахах и распевая бурлацкие песни.
Казак,
в темной черкеске и белом курпее на
шапке (это был Лука),
прошел вдоль забора, а высокая женщина
в белом платке
прошла мимо Оленина.
Через десять минут Квашнин быстро подкатил к площадке на тройке великолепных серых лошадей. Он сидел
в коляске один, потому что, при всем желании, никто не смог бы поместиться рядом с ним. Следом за Квашниным подъехало еще пять или шесть экипажей. Увидев Василия Терентьевича, рабочие инстинктом узнали
в нем «набольшего» и тотчас же, как один человек, поснимали
шапки. Квашнин величественно
прошел вперед и кивнул головой священнику.
— Ну, вот что, грамотник, — примолвил он, толкнув его слегка по плечу, — на реку тебе идти незачем: завтра успеешь на нее насмотреться, коли уж такая охота припала. Ступай-ка лучше
в избу да
шапку возьми: сходим-ка на озеро к дедушке Кондратию. Он к нам на праздниках два раза наведывался, а мы у него ни однова не бывали — не годится. К тому же и звал он нонче.
— Когда вы
проходили в этот день по улице, не помните ли, не встретился ли вам человек высокого роста,
в полушубке и чёрной барашковой
шапке?
— Теперь не узнаете. Носит подвесную бороду, а Безухий и
ходит и спит, не снимая телячьей
шапки с лопастями: ухо скрывает. Длинный, худющий, черная борода… вот они сейчас перед вами ушли от меня втроем. Злые. На какой хошь фарт пойдут. Я их, по старому приятству, сюда
в каморку пускаю, пришли
в бедственном положении, пока что
в кредит доверяю. Болдохе сухими две красненьких дал… Как откажешь? Сейчас!
А через несколько часов Евсей сидел на тумбе против дома Перцева. Он долго
ходил взад и вперёд по улице мимо этого дома, сосчитал
в нём окна, измерил шагами его длину, изучил расплывшееся от старости серое лицо дома во всех подробностях и, наконец, устав, присел на тумбу. Но отдыхать ему пришлось недолго, — из двери вышел писатель
в накинутом на плечи пальто, без галош,
в шапке, сдвинутой набок, и пошёл через улицу прямо на него.
На ходу он что-то бормотал себе под нос и снимал меховую оленью
шапку собственной работы,
в которой
ходил и зиму и лето.
Когда же встречается с ним мужик и, остановясь
в стороне, снимает
шапку, низко кланяется и приговаривает: «Здравствуй, батюшка князь, ваше сиятельство, наше красное солнышко!» — то князь немедленно наводит на него свой лорнет, приветливо кивает головой и ласково говорит ему «Bonjour, mon ami, bonjour!», [Здравствуй, друг мой, здравствуй! (франц.)] и много подобных слухов
ходило в Мордасове; князя никак не могли забыть: он жил
в таком близком соседстве!
Ходил он
в белом полушубке из домашней овчины с перевязью из полотенца через левое плечо; на голове казачья
шапка с красным верхом.
Не отвечая, не раздеваясь, он
прошёл в комнату, бросил
шапку на пол, сел к столу, облокотясь, запустив пальцы
в бороду, и рассказал про Алексея.
Мухоедов выпил рюмку водки, и мы вышли. Мухоедов побрел
в завод, я вдоль по улице, к небольшому двухэтажному дому, где жил о. Егор. Отворив маленькую калитку, я очутился во дворе, по которому
ходил молодой священник, разговаривая с каким-то мужиком; мужик был без
шапки и самым убедительным образом упрашивал батюшку сбавить цену за венчание сына.